Адвокат Стыниной рассказал о популярной коррупционной схеме у чиновников
Михаил Багмет работал в прокуратуре, ПАО «Роснефтегаз» (основной акционер госкорпораций ПАО «Роснефть» и ПАО «Газпром») и корпоративно-правовом блоке центрального аппарата ПАО «Роснефть». В 2014 году защитил диссертацию о противодействии коррупции в полиции. В настоящее время занимается частной адвокатской практикой. Ранее РБК Новосибирск рассказывал, что он обратился в Администрацию президента и Верховный суд по делу «1500 квартир». По мнению Багмета, следствие намеренно игнорирует участие многих крупных должностных лиц и представителей власти в деле.
— Михаил, вы работали по многим делам разного масштаба, связанным с коррупционными преступлениями. Есть ли у коррупции региональные черты?
— Безусловно, да. В столице и Санкт-Петербурге коррупционные разбирательства являются особо сложными. В основном они связаны с мошенничеством в области корпоративного права, незаконной банковской и предпринимательской деятельностью. В первую очередь их сложность обусловлена тем, что компании более крупные, контролирующих структур больше, соответственно преступления и способы незаконной деятельности более изощренные.
В этой связи, такие преступления представляют особую сложность для расследования, поскольку отличить гражданско-правовые (хозяйственные. — РБК Новосибирск) отношения от преступления (уголовно-наказуемого деяния. — РБК Новосибирск) представляет большую сложность, а разница огромна и ощутима. В регионах масштабы меньше, но зачастую встречаются и громкие дела, в основном, в среде чиновников.
Из-за сроков наказания и штрафов сейчас многие боятся как брать, так и предлагать взятки, поэтому схемы становятся более ухищренными. Например, в последнее время в регионах у чиновников получила распространение схема с благотворительными фондами.
Как пример, берут землю, передают ее в аренду фонду. Через три года у этого фонда появляется право выкупа земли по кадастровой стоимости, чем он и пользуется. Затем в этом юрлице продают доли, то есть меняется состав собственников при сохранении старой «вывески».
— Правоохранители видят эти схемы?
— Да, конечно. Они борются, но селективно. Мелких лавочников бьют по хвостам, а если есть кто-то «крупный», с погонами, то побаиваются.
— Часто возникают такие «препятствия»?
— Когда затрагиваются должностные лица, включается избирательная логика. Следователь понимает, что завтра его вызовут к начальнику, и этого может быть достаточно: где-то переговорили, где-то просто обратили внимание, может, даже и взяток никто не носил. Просто из-за того, что кто-то с кем-то дружит, не хотят поднимать шум. Иногда в дело может вмешаться ФСБ.
— Но на ситуацию можно посмотреть и с другой стороны. Многие отмечают, что судебная система в России имеет скорее обвинительный характер
— Следует отметить, что в России вообще только 0,36% оправдательных приговоров. Да, нужно признать, что часть уголовных дел прекращается в ходе предварительного расследования, но все же. У меня с коллегой в производстве было уголовное дело в Новом Уренгое, которое удалось прекратить только после того, когда мы достучались с помощью наших жалоб и обращений до замминистра внутренних дел РФ.
Кроме этого, по статистике, 60-70% судебных дел разбираются в особом порядке. Это когда человек сам себя признал виновным. Проще и судье, и прокурору, и следователю, и адвокату.
— Почему наша судебная система обрела такой характер?
— Частично из-за того, что многие судьи были раньше следователями и прокурорами — из-за этого у них сохранился обвинительный уклон, несмотря на положения ст. 6 УПК РФ (назначение уголовного судопроизводства. — РБК Новосибирск)
При этом в российской действительности адвокатов редко берут в судьи, поскольку считается, что мы изначально преследуем частные интересы и, в какой-то момент, учитывая практику, можем прийти к выводу и принять решение о вынесении оправдательного приговора, что будет расценено как действие, не соответствующие государственной карательной системе.
Но есть и другая причина — боязнь многих судей и прокуроров испортить показатели. За неправомерное привлечение человека к уголовной ответственности кто-то тоже должен нести ответственность. Все боятся реабилитации и подозрений в коррупции. Следователь не хочет переквалифицировать дело, потому что понимает, скажут, что это адвокат принес взятку. Поэтому он направляет дело в суд по старой статье.
А судьям проще вернуть дело прокурору и прекратить его на следственном уровне, чем вынести оправдательный приговор, потому что потом они замучаются отписываться, что никто не дал взятку.
— То есть и тут дело в коррупции?
— Я бы сказал в страхе перед единым обвинительным уклоном. Многих адвокатов даже не пускают на порог УВД, боятся, якобы, провокаций, хотя большинство моих коллег являются абсолютно порядочными защитниками.
А если рассматривать проблему глубже, то «перекос» появился потому, что общество и, в первую очередь, государство не доверяют своим гражданам. Есть некая презумпция виновности. Как только человек попадает в поле зрения правоохранительных органов, ему никто не верит, несмотря на то, что право на защиту является неотъемлемым и гарантировано Конституцией Российской Федерации.
В обществе сложилось мнение, что адвокат — «решала», несмотря на то, что адвокат — это, в первую очередь, правовой советник. Но есть факты, когда «адвокаты-мошенники» вводят в заблуждение клиентов, когда говорят «я решу вопрос» и присваивают деньги доверителей.
При этом все начинается с первых дней расследования. Когда человека привлекают, он предполагает, что адвокат все решит за день. Это нереально и неправда. Нужно понимать — быстро уголовное дело не закончится, адвокат занимается каждодневной кропотливой работой, цель которой пробить стену непонимания и «системный обвинительный уклон», собрать доказательства защиты и добиться их всесторонней оценки как в ходе следствия, так и в суде.
